Накануне 1 сентября тема Беслана приобрела в российской прессе отчетливо выраженную политическую окраску.
Вопросы к власти, остающиеся без ответа, оказались для общества едва ли не таким же травмирующим фактором, как и сам теракт. Ни официальное расследование Генпрокуратуры, ни работа двух парламентских комиссий, одна – Федерального собрания, другая – парламента Северной Осетии, так и не дали ответы на многочисленные вопросы о бесланской трагедии.
Газета Известия сформулировала главные из этих вопросов. Можно ли было предотвратить захват? Сколько было боевиков и удалось ли кому-нибудь из них уйти? Почему взорвались бомбы в спортзале и почему загорелась крыша? Сколько раз стрелял танк, стоявший перед школой и по каким целям? От чего, собственно, погибли заложники? Планировался ли штурм и возможно ли было договориться с террористами о “мирном” уходе?
Другие издания добавляют к этому списку вопросы о том, чем были заняты “ответственные лица” в бесланские “черные дни”? Почему были проигнорированы приказы МВД Северной Осетии и Ингушетии, располагавших, как стало известно, информацией о готовящихся вылазках боевиков? Как вообще вооруженные до зубов террористы могли оказаться в Беслане?
На этот последний вопрос, как сообщает газета Коммерсант, предложил свой ответ Шамиль Басаев, в канун годовщины трагедии заявивший на сайте kavkazcenter.com, что на захват школы его людей “подтолкнули руководители Спецслужб Северной Осетии”.
С помощью внедренного агента Владимира Ходова, как утверждает Басаев, спецслужбы рассчитывали выманить его боевиков 6 сентября, в День независимости Ичкерии якобы для захвата Дома правительства по Владикавказе, а затем уничтожить их на границе. Именно поэтому боевикам был фактически предоставлен “зеленый коридор”. Однако Ходов к тому времени был уже перевербован Басаевым, и потому банда оказалась в Беслане.
Прокуратура Южного федерального округа, сообщает Коммерсант, назвала заявление Басаева “бредовым” и “не соответствующим фактическим материалам уголовного дела по Беслану”. Однако бывшие заложники и другие жители Беслана вспомнили, что действительно видели Ходова перед бесланским терактом – и во Владикавказе, и в Беслане, возле школы №1. Причем объявленный в розыск террорист, фотографии которого были опубликованы в местной прессе, “ни от кого особенно не скрывался”. Как говорят очевидцы, “складывалось впечатление, что за ним действительно кто-то стоит”.
Журналист Новой газеты Анна Политковская считает, что на заявления Басаева попросту не следует обращать внимания. “Это все детали процесса”, – заявила Политковская в эфире радиостанции “Эхо Москвы”. “Не знаю, сам это Басаев придумал или нет, но теракт организовал тот, что организовал, то есть Басаев, это уже не подвергается сомнению, и из этого необходимо исходить, как бы все это не объяснялось”, – говорит Политковская.
Так или иначе, спустя год вопросов меньше не становится.
Фактически не проясняет ситуацию и процесс над Нурпаши Кулаевым, “бандитской шестеркой” (выражение издания Газета), единственным из боевиков, попавшим в руки правосудия.
Показания Кулаева, как заметил журнал Новое время, “во сто крат менее информативны, чем то, что узнаешь от бывших заложников”. В их свидетельствах – настоящий “кладезь информации”. К тому же процесс идет “не в безвоздушном пространстве – во Владикавказе, при всеобщем внимании и в накаленной атмосфере”. И судья, и обвинители не могут не учитывать всеобщий интерес к расследованию – “у погибших и пострадавших в родственниках чуть не полреспублики”.
Тем не менее то, что становится известно, не слишком интересует следствие, пишет Новое время, – да и обвинение тоже. “Поскольку версия прокуратуры столь стройна, что ломать ее (и свои карьеры) никому неохота: Кулаев и еще 32 боевика с полным вооружением и боекомплектом приехали на ГАЗ-66 и захватили школу. Потом у одной из мин отклеился скотч – взрыв, за которым последовало то, что последовало. В ходе боя все боевики, кроме Кулаева, убиты – никто не ушел, все их тела найдены и большей частью опознаны”.
Однако этой версии в Осетии мало кто верит. И боевиков было не менее 50-ти, если судить по интенсивности огня. И среди убитых свидетели не узнают многих, кого они видели в спортзале. Кроме того, подчеркивает Новое время, из свидетельских показаний становится очевидно, что у боевиков была группа поддержки за стенами школы: “И с военной точки зрения это совершенно правильно! Должны же быть и разведка, и рекогносцировка на местности, и передовая группа, которая, если что, предупредит и прикроет основные силы”. Тем не менее тему о пособниках террористов из местных ни предварительное следствие, ни обвинение старается не затрагивать.
Что касается процесса над Кулаевым, тут важно, как пишет в Новой газете Марина Литвинович, понимать, что это дело выделено из основного расследования событий в Беслане. Сам Кулаев и его вина потерпевших не слишком интересуют – не только и даже не столько его они считают виновником гибели близких. “Основное, большое дело” о бесланских события в суд не передано, и бывшие заложники считают, что прокуратура просто тянет время, дожидаясь, пока спадет накал страстей. Поэтому бывшие заложники и их родственники фактически пытаются вести собственное расследование, восстанавливая картину событий. И в нем они расходятся с прокурорами практически по всем пунктам – от якобы заранее приготовленных в школе складов оружия, существование которых официальное следствие не подтверждает, до “самопроизвольно отклеившегося” скотча, на котором висела первая в спортзале бомба. Есть и другие расхождения, несовпадающие детали, версии, и, конечно, множество вопросов.
Версий хватает у всех изданий. Журнал Новое время задается вопросом: “почему все упорно считают, что командование группы террористов собиралось спокойно дожидаться штурма, чтобы отражать его до последнего патрона, если явно напрашивался еще один очевидный вариант: прорыв!” Который, вполне возможно, и был осуществлен. “Первый же взрыв привлекает к себе всеобщее внимание, за ним другой – и все, карусель завертелась”. Боевики – за исключением посвященных – считают, что начался штурм, местные жители открывают огонь из всего, что стреляет, школа горит, все внимание только к ней, все, кто может, спасают заложников – “хаос, паника, удобнейший момент для ухода”.
Картина для следствия и обвинения крайне неприятная, пишет Новое время: “Потому что, признав успех прорыва и ухода из Беслана главарей, нужно признать провал тех, кто этот теракт должен был не допустить, а допустив, локализовать, блокировав дальнейшее развитие трагедии”. Получается, что организаторы захвата переиграли всех, пожертвовав для этого и заложниками, и своими людьми.
Есть вопросы и у главы комиссии парламента Северной Осетии Станислава Кесаева. Он вспоминает в интервью еженедельнику Аргументы и факты, что 3-го сентября слышал радиопереговоры военных о боевиках: “Внимание по цепи: они одеваются и уходят”. Как говорят, с одной стороны от школы, вдоль железной дороги, армейского оцепления не было. В школе было обнаружено большое количество брошенной камуфляжной одежды. Почему, спрашивает Ккесаев, на предложение отдать ее на экспертизу, чтобы установить, кому она принадлежала, представители прокуратуры не отреагировали? “Создается впечатление, что им это не надо”.
Кроме того, глава североосетинской парламентской комиссии напоминает, что несколько человек были задержаны после штурма по подозрению в принадлежности к банде Хучбарова (Полковника). Однако позже их отпустили. Кесаев сам видел “троих, которых загоняли в подвал”. Кто были эти люди? Почему они не были вызваны на допрос хотя бы как свидетели?
“Почему люди во власти не хотят (или не могут) сделать так, чтобы мы все по секундам узнали, как развивалась эта трагедия?”, – спрашивают Известия в редакционной статье. По мнению газеты, “никто никогда не обвинит власть в том, что она не предотвратила теракт. Потому что ни одна власть не научилась предотвращать теракты”.
Повторение трагедии вполне возможно: “Нельзя суметь осмотреть все грузовики, въезжающие в город. Просто милиционеров не хватит”.
Но даже обвинения в том, что штурм был плохо организован, как считают Известия, не слишком обоснованы: “Штурмовали так, как могли. И штурмующие делали все, чтобы спасти людей”. Даже если что-то было не так, осуждать их за это трудно: “Все в нашей стране понимают: никто из штурмующих за спины заложников не прятался”. Из спецназовцев погибло 11 человек: “Других людей, которые умеют штурмовать захваченные здания с заложниками, в России нет”.
Граждане не могут простить власти, пишут Известия, только одного – вранья: “Про то, что внутри 354 заложника, про то, что огнеметы якобы не использовалось. Про то, что никаких требований террористы не выдвигают”. Эта ложь врезалась в память всем, и возникает главный вопрос: “Почему у нас так любят врать?”
Может быть, спрашивает газета, это результат опасений “за чей-то рейтинг”?
Но, по мнению газеты, правда о случившемся ни для чьих рейтингов не может быть опасна: “Нельзя предотвратить на сто процентов следующий теракт. Можно только минимизировать его возможность. Нельзя гарантированно спасти всех заложников. Можно только попытаться спасти как можно больше. Но зато точно можно не врать людям”.
Впрочем, как пишет в Независимой газете журналист из Владикавказа Алан Цхурбаев, в Беслане уже пришли к заключению, что “правда, даже высказанная вслух и опубликованная на страницах газет, не влечет никакой реакции”. Даже стенограммы с заседаний суда, которые люди читают, холодея от ужаса, как правило, “остаются лишь документальным свидетельством кошмара”.
Пояаились и новые угрозы: после Беслана зона нестабильности окончательно вышла за пределы Чечни и фактически распространилась по всему Северному Кавказу.
Вначале, пишет автор НГ, больше всего опасались новой войны Северной Осетии с Ингушетией (среди террористов были ингуши). Однако взрыва, которого все так ждали и боялись, не произошло. Но и страшная угроза еще не миновала: “Спустя год после теракта мужчины в Беслане остаются в том же напряжении, что и прежде”. 14 лет относительной стабильности в отношениях между осетинами и ингушами после конфликта 1992 года, подчеркивает Алан Цхурбаев, “теперь перечеркнуты Бесланом – если не навсегда, то надолго”.
В администрации президента теперь говорят о “подземном пожаре в Дагестане”, а член научного совета Московского центра Карнеги Алексей Малашенко заявил изданию Газета, что, если говорить о ситуации на Северном Кавказе, “появляется ощущение, что мы уже живем в состоянии замедленного взрыва. И это помимо чеченской войны”.
С одной стороны, говорит Малашенко, есть “выбросы чеченского конфликта в Дагестан, Ингушетию и Кабардино-Балкарию, что очень опасно и дестабилизирует ситуацию”. С другой – у каждой республики есть свои собственные, весьма серьезные проблемы, и если все это собрать вместе – “получается горячая точка”, возникает “кошмар возможности большого взрыва” на Северном Кавказе.
Сегодня любой разговор о безопасности в России, пишет журнал Эксперт, “требует принципиального уточнения, о чем конкретно идет речь – о Северном Кавказе или о ситуации за его пределами”. Разделение это существенно, “так как ситуация в Южном регионе очень сильно отличается от ситуации на всей остальной территории страны”.
Между тем до Беслана, уточняет Эксперт, “несмотря на выводы аналитиков и агентурные данные ФСБ, свидетельствовавшие о резкой активизации боевиков за пределами Чечни и опасности распространения террористической войны на весь Кавказ, никаких серьезных операций вне Чечни почти не велось”. Лишь после трагедии в Северной Осетии началась полномасштабная борьба с боевиками по всему региону. Сегодня она, можно сказать, находится в самом разгаре: “Причем как только удается более или менее стабилизировать ситуацию в одной республике (уничтожив основные группы боевиков и их лидеров), почти тут же обостряется ситуация в соседней”.
Изменилась за этот год и тактика боевиков, отмечает Эксперт: если ранее они совершали в основном теракты против мирных жителей, сегодня основным направлением их удара становятся региональные и федеральные власти”. Как пояснил журналу эксперт по борьбе с терроризмом Владимир Поляков, сегодня боевики стараются укрепиться в республиках Северного Кавказа, создав базы для дальнейших акций и вербовки новых членов: “Им важно показать свою силу, не настраивая против себя местное население, а играя на его раздражении против местной власти”.
Кроме того, добавляет журнал, в среде боевиков произошла смена поколений. Прежнее поколение ориентировалось на результаты первой чеченской войны, победа в которой была достигнута рейдами на Буденновск и Кизляр, то есть громкими акциями против мирных жителей. Нынешнее поколение боевиков, как выражается журнал, “не имеет особых оснований верить в успех давления на общественное мнение в России”. А потому оно “ориентировано на локальное противостояние с конкретными представителями власти”.
Кроме того, по данным Эксперта, “мировые центры терроризма” сегодня рассматривают Кавказ как “плацдарм для подготовки кадров и дальнейшей экспансии (как на север, так и на юг)”, и потому финансирование террористов уже не обусловлено громкими терактами на территории России.
Тем не менее безопасности россиянам и сегодня никто не гарантирует. “Мы всегда отстаем от террористов на один ход, – признается Эксперту Владимир Поляков. – Необходимо играть на опережение, предсказывать следующие ходы террористов”. Аналитики спецслужб этим и занимаются, но, признает Поляков, “особого влияния эти подразделения не имеют”. Поскольку “никому не хочется возиться с предотвращением угроз, которых может и не быть”.
Логика вполне понята: у власти и без того забот немало. Как известно, главной ее реакцией на теракт в Беслане стал призыв президента к укреплению единства страны и организации эффективной системы безопасности.
А политическим итогом Беслана стало назначение губернаторов.
Вопрос о том, снизит ли это потенциальную опасность терроризма, по мнению Алексея Малашенко, обсуждению не подлежит. “Это был предлог, – заявил он Газете. – Чеченская война и нестабильность на Северном Кавказе используются власть имущими как некое политическое средство для того, чтобы ограничит демократические свободы”. Как подчеркнул Малашенко, “в этом нет ничего оригинального, это происходит не только у нас, просто у нас это делается более откровенно и жестко”.
Через год бесланской трагедии Левада-центр провел опрос для выяснения: как изменилось восприятие этого события, что изменилось под влиянием обстоятельств, вновь открывшихся в ходе раследования.
Обнаружилось, пишет в газете Ведомости научный сотрудник “Левада-центра” Леонид Седов, что примерно треть россиян убеждена: руководителям операции была безразлична судьба заложников, главной своей задачей они считали уничтожение боевиков.
“Возможно, – пишет Седов, – такое мнение не было бы столь распространенным, если бы не опыт Дубровки, где заложники также были принесены воинственным амбициям начальства”.
Совершенно очевидно, добавляет автор, что “установка на первоочередное изничтожение противника ценою жизней заложников исходит с самого верха”. Именно это имеют в виду женщины из Комитета матерей Беслана, когда они называют президента Путина в числе виновников гибели людей.
Кроме того, пишет Седов в Ведомостях, признание вины президента как инициатора тактики “сначала боевики – потом заложники” добавляется к тем претензиям к Путину, которые были высказаны сразу после событий в Беслане. Уже тогда, согласно данным опросов, 35% граждан были недовольны позицией президента, который заявил, что с террористами нельзя вступать ни в какие переговоры.
27% тогда считали, что президент должен быть приехать в Беслан на переговоры, а 19% были убеждены, что требования боевиков следует выполнить.
Но еще больше россиян – почти 40% – были недовольны тем, что президент сразу же после нападения на школу не обратился к народу с разъяснением ситуации и не заявил о позиции руководства страны.
“Закрытость и молчаливость президента в экстремальных для страны ситуациях стала уже недоброй традицией”, – пишет Леонид Седов. Вероятно, поэтому чуть не 90% граждан, согласно данным того же опроса, убеждено, что власть сознательно замалчивает правду о Беслане.
Но и в этой ситуации, как пишет в издании Газета известный журналист Дмитрий Бальбуров – когда надежды получить ответы на все вопросы нет – так называемый бесланский синдром, который мучит сегодня не только жителей Беслана, вполне преодолим.
Для этого, как считает Бальбуров, стоит сказать людям: “Мы живем в такой стране, где правда и справедливость варьируются в зависимости от личных интересов людей во власти. Такова жизнь. Не ищите правду, а смиритесь и успокойтесь”. И осознание этого может, стать, по мнению автора, “точной опоры для душевной реабилитации” всех пострадавших.
Однако похоже, что сегодня бесланцы готовы согласиться лишь с первой частью этого положения – с тем, что касается извечных традиций российского государства. К смирению склонить их пока не удается. Как сообщила радио “Эхо Москвы”, матери Беслана, отчаявшись добиться правды на родине, обратились к руководству западных стран о предоставлении им политического убежища. Возможно, для них этот экстремальный шаг – последнее средство попытаться узнать правду о Беслане.
