Реакция прессы на юбилейные торжества в Санкт-Петербурге, на состоявшиеся официальные и полуофициальные встречи и контакты на высшем уровне, на все, что было продекларировано (или обронено – как бы невзначай, но с нажимом) заставляет вспомнить знаменитую и популярную ныне пьесу Ростана “Сирано де Бержерак”. Конкретнее – ставший классикой опус гасконского поэта-мушкетера по поводу собственного носа.
В самом деле, в спектре интонаций прессой не пропущена, пожалуй, ни одна.
Тон изумленно-констатирующий: “Они разгоняют облака над Санкт-Петербургом, чтобы уж наверняка не было дождя. Рабочие построили четырехкилометровый забор от аэропорта Пулково, чтобы скрыть за ним городские трущобы от кортежа президентов и премьер министров. Ну, что еще нового? Принуждение природы, с тем, чтобы она отвечала представлениям и требованиям политиков, в течение многих веков было излюбленным занятием российского государства” (канадская газета “The Toronto Star”, перевод статьи опубликован в журнале Власть).
Тон державный: “Завершившееся в воскресенье десятидневное празднование трехсотлетия северной столицы оказалось тем рубежом, после которого стало очевидно: теперь город окончательно стряхнул с себя обидную кличку Ленинграда, перестав быть скромным, безликим и безмолвным областным фабрично-заводским центром советской империи. Юбилей оказался точкой отсчета, после которой город наконец-то по праву может называть себя Петербургом, блистательной столицей страны и Европы. Задумка Владимира Путина удалась блестяще: после того, как России и Петербургу аплодировали лидеры более, чем четырех десятков стран, город уже не может оставаться прежним”. (газета Время новостей).
Тон скептический: “В целом международная часть петербургского юбилея ознаменовалась зримым успехом для России, Кремля, президента. Но в эйфорию впадать не следует. В конечном счете имидж страны всегда зависит от того, насколько ее власти умеют обеспечивать достойную жизнь своим гражданам. А не только юбилейный досуг высоким гостям” (Независимая газета).
Тон сдержанно-ликующий: “Владимир Путин и Джордж Буш расстались после саммита в Петербурге лучшими друзьями, как будто иракского кризиса в их отношениях никогда не было. Эксперты отмечают, что Путин отделался сравнительно легко: лидеров ФРГ и Франции Буш-младший до сих пор не простил” (Ведомости).
Тон разочарованный: “Но на фоне взаимных заверений в искренней дружбе. Тем не менее полной гармонии не получилось. Сбой произошел, когда президенты затронули тему российско-иранского сотрудничества в области ядерной энергетики” (Газета).
Тон рассудительный: “Осталось неясным, вернулась ли к Бушу и Путину “гармония” их “личных отношений”, но выглядело все, как если бы вернулась. Что эмоционально неприятно, то по хладному рассуждению – не обязательно плохо. Взаимное разочарование, если его не слишком много – естественно неизбежный спутник и знак зрелых отношений. Президенты перестали притворяться, что им легко говорить друг с другом? Но многократно более важно, что они считают нужным говорить, несмотря на трудности” (снова НГ).
Тон официально-констатирующий: “Иракский опыт укрепил, а не ослабил наши отношения. Ведь друзья могут время от времени не соглашаться”, – признал Буш. Он пригласил российского президента в сентябре посетить США, а также сообщил, что уже “работает с членами конгресса об упразднении поправки Джексона-Вэника”, чем вызвал широкую улыбку на лице российского президента” (Известия).
Тон неуступчивый: “Несмотря на то, что во время встречи Путина с Бушем в Санкт-Петербурге был соблюден обычный дипломатический политес, наш президент не изменил свою позицию по отношению к Ирану. “Россия продолжит свое сотрудничество с этой страной, поскольку оно не выходит за рамки мирного использования атомной энергии”, – заявил один из осведомленных сотрудников Минатома” (Время MN).
И так далее. Серьезный анализ, конечно, еще впереди, но уже и сегодня ясно, что внешнеполитическое направление деятельности Кремля российской прессой скорее интерпретируется со всех возможных позиций, чем критикуется. Тон критический появляется, как и следовало ожидать за полгода до парламентских выборов, когда речь заходит о собственно российских делах, о проблемах экономических, социальных, о направлении политического развития страны, об опасности для гражданских свобод и прочая, и прочая.
Президентское послание, которое пресса еще задолго до его появления называла проходным чисто ритуальным и просто малозначащим событием, сверх всяких ожиданий вызвало довольно бурный поток всевозможных комментариев, не иссякающий до сих пор.
Надо сказать, что в них тема державности, неразрывно связанная с Петербургом и его историей, с таким вызовом возрожденная Путиным на юбилейных торжествах, звучит совсем иначе, чем в публикациях, посвященных отгремевшим празднествам.
В частности, возмущение обозревателя Новой газеты Андрея Пионтковского вызвала наиболее пафосная часть президентского послания, которую автор приводит целиком: “На всем протяжении нашей истории Россия и ее граждане совершали и совершают поистине исторический подвиг. Удержание государства на обширном пространстве, сохранении уникального сообщества народов при сильных позициях страны в мире – это не только огромный труд. Это еще и огромные жертвы, лишения нашего народа. Именно таков тысячелетний исторический путь России. Таков способ воспроизводства ее как сильной страны. И мы не имеем права забывать об этом”.
Если следовать этой философии, пишет Пионтковский, вся российская история оказывается заключенной в некий порочный круг: “Народ совершает подвиги, несет огромные жертвы и лишения для того, чтобы сохранить пространство,
удержание которого требует новых жертв, подвигов и лишений”.
Современные “профессиональные патриоты-державники”, по мнению Пионтковского, неожиданно получили от главы государства нечто вроде официального манифеста. В послании они услышали “судьбоносный глас державной судьбы, некий тайный знак загадочного Путина-Штирлица своим сторонникам”, которые готовы идти за ним к “возрождению имперского мирового величия Отечества”.
Таким образом, язвительно замечает автор, “народу-богоносцу” отводится строго прописанная роль – совершать подвиги, приносить жертвы и терпеть лишения, в то время как патриотическая элита готова руководить великой державой и “обширным пространством”.
Такое отношение к собственному народу “как к богоносному быдлу, как к колониальному народу, как к сырью для державных экзерсисов элиты”, напоминает Андрей Пионтковский, привело “и к катастрофе 1917-го, и к катастрофе 1991-го”. Может привести и третьей, окончательной катастрофе для страны, “если как никогда сытая и безответственная элита не откажется от своей многовековой установки на жертвы и лишения призванного совершать подвиги народа”, – предостерегает обозреватель Новой газеты.
Один из упомянутых Пионтковским “профессиональных державников”, Александр Дугин, адепт идеи Евразийского союза, в газете Известия подробно излагает свою точку зрения на будущее Российской Федерации. Нам надлежит стать первой в мире “демократической империей”.
Просто империей Россия была всегда: “Она объединяла разные племена и народы, которые так и не превратились в однородное гражданское население. Это принцип всех империй – единое стратегическое пространство, интеграция поверху и этнокультурное разнообразие внизу”.
Однако в новейшие времена империи фактически обречены – “распадаясь, они образуют государства-нации”, в которых их этносы перемалываются в однородных граждан. При этом государства становятся “резко или постепенно буржуазными”, перенося акцент “с государственного принципа на общество. А затем следует новый этап объединения, сопровождающийся “полным растворением государства в гражданском обществе”.
Примерно такая судьба, пишет Дугин, была уготована и России: “превратиться в государство-нацию, утратить этническую самобытность, развить рассудочность и экономику, а потом то, что от нее останется, будет интегрировано в открытое общество “единого мира”.
Однако нашей стране, по мнению автора, предначертан, как всегда, свой собственный, особый путь.
Россия, утверждает Александр Дугин, в силу своего уникального исторического опыта вполне способна научить азам современного госстроительства цивилизованный европейский Запад, который “пыхтя”, только-только сумел добраться до нужной ему точки и выстроить Евросоюз: “Мы же можем, опустив промежуточные этапы, сделать неожиданный бросок, причем в направлении, где трассы еще не проложены”.
Действительно, стоит ли тратить усилия и время на то, чтобы двигаться по предписанной логике к непривлекательной для всякого истинного русского человека цели? Ведь есть альтернатива -Евразийский союз, ключ к которому – “в “демократической империи” – такой же демократичной, как Евросоюз”, но, с точки зрения автора, гораздо легче достижимой.
Количество выступлений подобного рода в прессе в последнее время заметно увеличилось. Возможно, и впрямь некоторые пассажи президентского послания были восприняты Александром Дугиным и его единомышленниками как своего рода “мессидж”, как доказательство того, что их идеи находят поддержку на самом верху.
Между тем глава ФЭП Глеб Павловский также считает ключевым моментом президентского послания место, где говорится о сбережении России: “Такая страна как Россия, может жить и развиваться в существующих границах, только если она является сильной державой. Во все периоды ослабления перед Россией всегда и неотвратимо вставала угроза распада”. Далее следует уже известный пассаж об “удержании государства”, а также о “сохранение уникального сообщества народов при сильных позициях страны в мире”, упоминание о необходимом для этого огромном труде и огромных жертвах.
“Это место, – пишет Павловский в еженедельнике Консерватор, – у многих вызвало ярость. Между тем это скромное упоминание о бесспорном приоритете – совсем не повод для пафоса”.
С точки зрения главы ФЭП, речь идет о мотивах неучастия России в акции США против Ирака – точнее, “первая попытка эти мотивы обсудить”.
Павловский согласен с известным замечанием о том, что “русские неравнодушны к миру”. Однако мир для русских, по его мнению, заключен собственно в границах России, “с ностальгическими припухлостями Казахстана, Белоруссии и Украины”.
Что же касается отмеченного Западом “гуманитарного бесчувствия русских к судьбе Ирака”, оно, согласно Павловскому, объясняется просто: “У нас только один мировой проект – сама Россия. Мы здесь строим Россию, свой мир. Этот мир по цивилизационной сложности сопоставим с миром, который Америка строит для себя”. И только тот, продолжает Павловский, кто не понимает “в какой степени Россия в реальности ее величины, размеров, трудностей, угроз и соседей сопоставлена миру, будет переживать по поводу Ирака, ООН, или рваится на помощь Америке, не понимая, чем та вообще озабочена”.
В самом деле, к чему возмущаться по поводу того, что Америка претендует на роль “мирового гегемона”: “Разве мы хотим чего-то другого, кроме гегемонии, но у себя на дому? И что такого США ради самосохранения натворили в Ираке, чего бы мы – ради своего – не делали в Чечне?”.
Отсюда и относительно легкое восстановление отношений с США после иракской размолвки. По мнению Глеба Павловского, нам просто есть чем заняться и помимо мировых проблем: Россия сама по себе – целый мир, толком не понятый и неустроенный”.
Что же касается американцев, они хорошо понимают, что “война заразна”, и потому пытаются “перехватить ее на дальних подступах” – чтобы не выяснять потом отношения с противником “на собственной кухне”.
Бесспорно, отмечает Глеб Павловский, такая точка зрения имеет право на существовавние: “Это правильный, но совершенно нерусский подход к войне”. В нашей стране за последние 200 лет ни одна война – “кроме отпора вторжению – то есть пропущенного дипломатией пропущенного удара по внутренним нашим землям” – не получала народной поддержки. В России “общество упорствует в старой традиции – дождаться мировой войны, чтобы превратить ее в Отечественную”.
С другой стороны, тяготы собственной жизни делают такую позицию вполне объяснимой, считает глава ФЭП: Россия с 1991 года остается “полупризнанным сквозь зубы государством”, в парламенте которой до сих пор треть депутатов принадлежит к партии, не признавшей ее самоопределение законным. “А лидер этой партии, предлагающей смести мерзкую Конституцию и восстановить страну детских снов, на выборах главы государства неизменно выходит вторым”. Поэтому тезис о европейском пути развития России, вынужденной “содержать эти пугающие 18 миллионов квадрокилометров неудобий, большей частью в Азии”, встречает у нас такой скепсис. Как заметил автор, “даже построить утопию коммунизма в ХХ веке было вероятней, чем в ХХ1 обустроить на 18 миллионов квадратов утопию полуправославной Голландии”.
Единственную причину для подобных “географических издержек”, подчеркивает Павловский, и назвал Путин: “Нет другого способа для русских остаться цивилизацией, а в конечном счете – сохранить свободу, приобрести мир, хозяйство и законный быт”.
Следует сказать, что особенность послания к Федеральному Собранию, как и многих других выступлений и обращений Владимира Путина заключается в том, что практически каждый находит себе в них что-то соответствующее собственным взглядам.
Эту особенность путинского стиля отметила обозреватель журнала Новое время Любовь Цуканова.
По ее мнению, президентское послание было составлено в единственно адекватном политике нынешнего президента жанре конспиративного письма”. Задача же каждого представителя власти, как бы ни обманывался он простотой изложения, – “тщательно проанализировать текст и увидеть для себя проступающие между строк угрозы”.
Никого прямо не называя, подчеркивает автор, президент “выдал карточки о “неполном соответствии” всем: правительству, олигархам, чиновникам, либералам, коммунистам”.
Может быть, именно поэтому президентское послание вызвало такой, достаточно продолжительный резонанс – реакция проявляется по мере того, как “проступающие письмена” (выражение Любови Цукановой) доходят до адресата.
Вместе с тем, замечает обозреватель Нового времени, очевидно, что эта президентская тайнопись мало к чему обязывает тех, кому она предназначена: они вполне могут “поломав голову, успокоиться, как это и бывало каждый раз после очередного послания”. Точно также мало к чему все это обязывает и президента: вопрос о том, получает ли общество от него долгожданные “импульсы” для дальнейшего развития остается скорее открытым. В то время как политика, замечает автор, по-прежнему остается для этого общества полностью закрытой сферой.
Кстати, Новое время называет президентский пассаж насчет “удержания государства” “небанальным и элегантным”: “Президента можно поздравить – среди его спичрайтеров завелся поэт”.
К тому же, как считает журнал, это “первая в постсоветский период попытка позитивного, необидного и даже героического обоснования наше отсталости”.
В самом деле, получается, что “воспроизводство сильной страны”, пишет Любовь Цуканова, объективно предполагает некую цикличность развития: “Сила – слабость, сила – слабость… Следовательно, президент на данном этапе выполняет историческую задачу, воссоздает сильное государство”.
Что же касается попыток понять, какая фразеология (тем более идеология) ближе самому Владимиру Путину – они обречены на неуспех: по определению автора, фирменный стиль нынешнего президента – “политическая эклектика”.
Надо признать, стиль этот, по крайне мере, с внешней стороны себя вполне оправдывает – свидетельством тому прошедшие питерские торжества, которые в прессе получили самые разные определения – от “ярмарки тщеславия” до “парада влияния” Владимира Путина.
И в заключение – еще одно замечание к теме. Возможен ли иной, кроме эклектичного, политический стиль в стране, где два наиболее уважаемых источника за полгода до выборов приводят данные социологических опросов, даже отдаленно не совпадающие ни по одному пункту? Речь идет об опросах, проведенным ВЦИОМ и ФОМом.
Итак, майские рейтинги политических партий (публикация газеты Ведомости.
Данные ВЦИОМ: КПРФ – 28%, “Единая Россия” – 21%, ЛДПР – 10%, “Яблоко” -8%, СПС – 5%.
Данные ФОМ: “Единая Россия” – 21%, КПРФ – 19%, ЛДПР – 7%, “Яблоко” – 5%, СПС – 3%.
Хочется спросить: неужели речь идет об одной и той же стране? Тогда, наверное, мы можем ею гордиться без помощи тех, кто делает это профессионально.
Воистину – Россию аршином общим не измерить…
